СЕРБИЯ. ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. Что мы знаем о Сербии? Почти ничего. А между тем здесь есть неожиданная и удивительная народная поговорка: «На небе Бог, на земле Россия»...

Автор: Текст: Владимир ЧУБУКОВ, фото: Владимир и Любовь ЧУБУКОВЫ, Новороссийск 26.08.2014 22:18

1. НЕУЛОВИМОЕ ОЧАРОВАНИЕ БЕЛГРАДА

***Что мы знаем о Сербии? Почти ничего. А между тем, в Сербии есть неожиданная и удивительная народная поговорка: «На небе Бог, на земле Россия». 

 

 

Кто они нам, эти сербы, с которыми мы и общих-то границ не имеем, и кто мы им, чтобы они говорили о нас такое? Мы вроде бы знаем, что это наши православные братья-славяне, что у нас с ними какие-то исторические связи, что мы вместе с ними против кого-то воевали… Что-то такое смутно маячит на периферии нашей памяти. Но мы не знаем главного. 

Точнее, многие из нас не знают, а немногие, соприкоснувшееся с этим, знают хорошо: для нас, русских, сербы – это единственный по-настоящему братский народ. Ни у какого другого народа нет к нам таких тёплых братских чувств, как у сербов. Даже украинцы с беларусами – наши, казалось бы, родная плоть и кровь – более далеки от нас и более холодны к нам в сравнении с сербами. Впрочем, про нынешнее отношение украинцев лучше вообще промолчать.

О том, как сербы относятся к России, ещё будет речь впереди, а сейчас я начну рассказ о поездке в Сербию и постараюсь передать свои впечатления об этой удивительной стране.

В 2013 году, на пятом десятке, я, наконец, созрел для того, чтобы выбраться за рубеж. Точнее, созрела моя мама, а я поддался влиянию. Первая идея была продиктована эстетическими соображениями: мама предложила поехать в Австрию, в Вену, чтобы посмотреть там подлинники Питера Брейгеля-старшего.

Брейгель – это, конечно, звучало заманчиво, но я вдруг сказал (сработала какая-то внутренняя пружина): «Ну её, эту Австрию! Поехали лучше в Сербию». Не знаю, как-то неуютно мне стало, когда я представил себя в благополучнейшей, культурнейшей и немецкоязычной Австрии; зато представление о Сербии не вызвало ни малейшего дискомфорта и сомнения.

И потом, уже в Белграде, на какой-то день нашего там пребывания, мама сказала: «Как хорошо, что ты отговорил меня от Австрии!». Не знаю, что мы потеряли, отказавшись от неё, но то, что мы нашли в Сербии, было гораздо лучше, чем «хорошо» или «прекрасно».

Когда я просматривал фотоотчёты русских туристов, снятые в Белграде, то не видел на них ничего особенного: город как город, не яркий, приглушённый, местами обшарпанный и потрёпанный. И как-то неясно было, почему же некоторые наши туристы так восторгаются этим городом. Оказавшись там, я понял – почему. Белград не даёт ощутить себя через фото, он ждёт непосредственного контакта, чтобы внезапно достать до самого сердца.

Мы прилетели в Белград ясным сентябрьским днём. Никаких зелёных и красных коридоров, никаких досмотров багажа, никаких вопросов на паспортном контроле. 

Нас встретили на выходе из аэропорта; я заранее связался по Интернету с белградским турагентством «Респект» и заказал трансфер до гостиницы, где уже был забронирован номер. Загрузились в авто и поехали.

Первое впечатление ничего хорошего не принесло. Куда ни глянь – везде бетонные дома-коробки, дома-бараки, эти унылые уродцы соцреализма, от которых меня десятилетиями тошнило на родине. Кажется, мы никуда и не улетели из России, точнее, из СССР.

Но это мы ехали через Новый Белград, через ту часть Белграда, которая была построена в социалистические времена, при Тито, а путь наш лежал в Стари Град, построенный до возникновения социалистической Югославии.

И вот мы пересекаем Бранков мост, перекинутый через реку Саву, которая где-то левее по ходу нашего движения сливается с Дунаем, и въезжаем в старый Белград. Внезапно меняются планы реальности, и из унылого советского вчера мы проваливаемся куда-то на сто-двести лет назад, в другой мир, в другую атмосферу, в другую жизнь.

С первых же минут старый Белград очаровывает неуловимым шармом, который невозможно понять и рационально объяснить. До сих пор не могу внятно осознать, что же такого в этом городе, что он так гипнотически подействовал на меня. 

Хожу по нему, узнаю улицы, которые видел прежде на фотографиях, и понимаю: фотографии, на самом деле, показывали мне не их, в реальности эти улицы другие – выглядят так же, но они другие. В этих стенах, в этих дорогах и тротуарах есть что-то, ускользающее от любой фотокамеры, что-то нематериально-прозрачное, словно бы покрывающее город невидимой субстанцией. Это нельзя заснять на плёнку или карту памяти. Это можно ощутить, только оказавшись там.

Бывает, что город, очень привлекательно выглядящий на фото, в действительности не производит ожидаемого впечатления, а то ещё и наоборот – отталкивает (как, например, один курортный кавказский городок, который именуют «русской Швейцарией», не буду называть его); но Белград – напротив – на фотографиях город как город, зато в реальности – что-то очень необыкновенное. Эффект Белграда подобен внутренней человеческой красоте – когда кто-то, имеющий не особо привлекательную внешность, при общении лицом к лицу излучает магнетическую внутреннюю красоту; я встречал таких людей в своей жизни, но из городов встретил лишь один такой – Белград.

К его неуловимому очарованию примешивается ещё одно пронзительное ощущение: в Белграде я чувствую себя так, словно не в гости приехал, а вернулся на родину. Удивительное ощущение, нигде более на чужбине мною не испытанное. При этом у меня нет, насколько мне известно, сербских корней. Откуда же взялось это чувство родины в чужой стране?

В 1941 году фашистские бомбардировки разрушили в Белграде множество зданий, потом союзники переняли эстафету и в 44-м бомбили оккупированный немцами Белград (кошмар этих бомбардировок впечатляюще описал югославский классик Иво Андрич в повести «Заяц»), а после войны разбомбленные дома заменяли новостроем, так что улицы Белграда похожи теперь на челюсти, в которых природные зубы соседствуют с дешёвыми искусственными коронками: между довоенными зданиями изящной отделки там и тут встречаются мрачные порождения бездарной социалистической архитектуры. Стены этих коммунистических зданий иногда украшены большими тёмными пятнами с размытыми краями, словно бы сажей от пылавших под стенами костров – видимо, это грибок, покрывающий штукатурку от недостатка света (улицы тут по большей части узкие); и это наделяет здания своеобразным болезненным шармом в духе фильмов Тарковского.

Дома стоят, за редким исключением, впритык друг к другу, ветхие осыпающиеся строения примыкают к хорошо ухоженным, улицы змеятся, словно их прочертила нетвёрдая детская рука, тротуары иногда сужаются настолько, что почти исчезают, на дорогах каменная кладка соседствует с асфальтом. Город похож на взлохмаченную голову с заспанным лицом, покрытым потёкшей местами косметикой. Говорят, Ле Корбюзье назвал Белград уродливым городом, но сказать такое можно лишь от узости эстетического чувства.

Думаю, что города следует оценивать, как и произведения литературы, в которой высшие позиции могут занимать авторы, обладающие далеко не самым изящным стилем. Например, Достоевский и Толстой стилистически сильно проигрывают Бунину и Набокову (и не им одним; даже Рэй Брэдбери куда лучший стилист, чем Фёдор Михайлович и Лев Николаевич вместе взятые), но величие писателя обусловлено не красотами его стиля; кроме этого, есть ещё интонация, атмосфера, психологизм, мысль, глубина проникновения в сущность явлений, и, наконец, сама душа автора, проглядывающая сквозь текст.

Белград проигрывает иным городам по аккуратности и по красотам архитектуры, но обладает удивительной атмосферой, которая заставляет влюбиться в этот город чуть ли не с первого взгляда.

В старой части Белграда почему-то ничто не вызывает у меня раздражения – ни осыпающаяся штукатурка на некоторых неухоженных старых домах, ни казарменно-барачные монстры соцреализма, ни хаотичные вездесущие граффити, которые иногда могут быть на диво замечательны, но чаще являют собой самую примитивную мазню. Всё, что ни есть там некрасивого, странным образом сочетается с красотами в единый эстетический букет.

Старые белградские здания в стиле европейского классицизма украшены очень изощрённой, витиеватой лепниной, неожиданными барельефами и статуями – архитекторы тут были с отменным художественным вкусом. Чтобы оценить все эти красоты, надо иметь фотоаппарат хотя бы с двадцатикратным оптическим зумом и рассматривать элементы архитектурного декора в объектив при сильном увеличении; таким способом я разглядел на фасадах белградских зданий россыпи высокохудожественных сокровищ.

Но что особенно меня восхитило – это не классический, а местный архитектурный стиль (не знаю, как правильно он называется, поэтому условно назову его сербско-балканским). В нём выполнен конак (резиденция) княгини Любицы; двухэтажное здание лишено лепнины и барельефов (кроме совсем незначительных и скромных элементов декора около окон), в этом смысле оно очень простое и аскетичное, но вызывает какое-то странное ощущение, словно это тело живого существа, тёплого и дышащего (конак построен в 1831 г. по проекту архитектора Николы Живковича). 

Подобное ощущение исходит от стоящего рядом здания Патриархии, которое вызвало у меня смешанные чувства прикосновения к чему-то глубоко древнему, византийскому, и в то же время очень близкому и родному.

Я всё никак не мог понять эти чувства, пока не узнал, что здание Патриархии было построено в 1934 г. по проекту русского архитектора-эмигранта Виктора Лукомского (1884–1947), приехавшего в Сербию в 1920 году. И вообще, как оказалось, русские внесли весомый вклад в белградскую архитектуру; после октябрьской революции в Сербии нашли убежище, кроме Лукомского, и другие русские архитекторы: Николай Краснов, Сергей Смирнов, Василий Баумгартен, Георгий Ковалевский, Роман Верховский, Василий Андросов, Валерий Сташевский, Григорий Самойлов – перечисляю далеко не всех.

Оказалось, что и потрясающей красоты фасад гостиницы «Москва», построенной в 1906 г. и стоящей в самом центре Белграда, был выполнен петербургскими архитекторами Васильевым и Бубырем.

Русский архитектурный вклад – это, видимо, одна из причин, по которой Белград воспринимается русским человеком как чуть ли не родной город (так отзывались о нём многие русские туристы, записи которых попадались мне в интернете, и сам я почувствовал то же самое); приезжая в Белград, мы, русские, видим осколок России, которую потеряли с приходом к власти большевиков, насадивших вокруг себя безобразную антирусскую эстетику. И если в русских городах мы можем увидеть чудом сохранившиеся остатки дореволюционной архитектуры, то в Белграде мы видим то, что Россия не может нам показать – русскую архитектуру в её послереволюционном развитии, творения русских архитекторов 20–30-х годов, которые могли бы украсить русские города, если б не октябрьская революция с её эстетическим убожеством.

В этом месте, пожалуй, сделаю паузу и дам краткую историческую справку о русских эмигрантах в Сербии.

2. РУССКИЕ ЭМИГРАНТЫ В СЕРБИИ

***Из всех стран, принимавших наших эмигрантов, сбежавших от большевиков, шире всех свои объятия раскрыла Сербия, точнее, то государство, обломком которого нынешняя Сербия является, – Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (сокращённо Королевство СХС), образованное 1 декабря 1918 г. (Королевство включало в себя, кроме Сербии и Черногории, также входившие в состав развалившейся к 1918 г. Австро-Венгерской монархии Хорватию, Словению, Боснию, Герцеговину, Далмацию и Воеводину; с 1929 г. оно сменило название на Королевство Югославия).

Королевство СХС приняло до 70.000 русских беженцев, и это при том, что само оно было обескровлено только что прошедшей мировой войной. Далеко не все беженцы остались жить в Королевстве СХС, потому что, при всём радушии сербов, их собственная жизнь после войны была достаточно тяжёлой и бедной; но те усилия по приёму русских беженцев, которые прилагались сербами в этих условиях, поражают своим размахом и самоотверженностью.

В январе 1920 г. правительство Королевства СХС сформировало Государственный комитет по приёму и трудоустройству беженцев из России. Этот комитет обеспечивал беженцев жильём, медицинской помощью, трудовой переквалификацией и давал их детям образование. На всё это из бюджета страны ежемесячно выделялись десятки миллионов динаров. 

В сравнении с западноевропейскими странами, также принимавшими русских беженцев, в Королевстве СХС положение русских было, можно сказать, привилегированным, поскольку здесь их дипломы и свидетельства об образовании, научные степени и воинские звания, полученные в России, считались имеющими законную силу, а при назначении пенсий русским эмигрантам учитывался их трудовой стаж в России. Никакая другая страна так не отнеслась к русским эмигрантам. Были открыты специальные приюты для престарелых и нетрудоспособных русских беженцев, приют для русских детей-сирот, санаторий для детей, больных рахитом и туберкулёзом.

Процитирую воспоминания инженера Георгия Ярошевича (1909–1996), чья семья оказалась в Сербии в числе русских беженцев:

«Было мне тогда 10 лет. Помню, в ноябре 1920 г. наш поезд из Салоник переехал границу. Мы проезжали сербские села, разрушенные и сожженные. Вдоль дороги попадались поля со следами недавних битв. На вокзалах крестьяне встречали наш поезд с горячим супом, чаем, молоком, бутербродами, жареным мясом, сыром... Постепенно нас стали рассредоточивать по городам... Отцепили вагон, и поезд продолжал дорогу. Ниш – отцепили вагон, Княжевац... Поехали дальше. Заечар... Неготин – последний вагон! В нем были мы.

Помню, толпа встретила нас на вокзале. ‘Русские приехали!’ Сербки в нарядных национальных костюмах, со сплошной вышивкой... Тотчас забрали нас, детей, увели в свои дома. Согрели, выкупали, накормили. Кровати стелены чистым, белоснежным бельем. Два года я не знал про кровать. Заботились, как с родными.

Взрослых также приняли гостеприимно, сердечно. А на следующее утро все пошли в городское управление. Там происходила регистрация и размещение по домам, кого куда.

– Кто примет отца, мать с тремя детьми?

– Я могу.

– Бери!

– Я могу лишь мужа с женой.

– Принимай!

Всех пристроили. 

И так мы оказались на прочной почве, на месте, внушающем доверие. Нас ждала новая жизнь» (Запись передачи Белградского радио, 12 октября 1990 г. // Цит. по: А. Арсеньев. Жизнь русских эмигрантов в Сербии. Новый Журнал, 2010, № 259).

Задним числом, вернувшись в Россию и переваривая сербские впечатления, я додумался до одной слегка безумной гипотезы. Вот она: возможно, в улицах и зданиях Белграда каким-то неизвестным науке способом отпечатлелись все эти тысячи русских беженцев, нашедших здесь приют, – их дыхание, их голоса, их мысли. И память об утраченной России, что жила в их сердцах, тоже впиталась Белградом и сделала этот город отчасти Россией. Выше я говорил о русском вкладе в архитектуру Белграда, но одним этим не объяснить то удивительное чувство родины, которое вызвал у меня этот город. Скорее, тут имеет место совершенно нематериальный вклад в самую, скажем так, душу города от тысяч русских беженцев, которых с такой любовью приютили сербы.

Но вернёмся к нашему основному предмету. 

3. ПРОГУЛКИ ПО БЕЛГРАДУ: УЛИЦА КНЕЗА МИХАИЛА

***Что стоит посмотреть туристу в Белграде, где побывать? Я не расскажу обо всех его достопримечательностях, поскольку далеко не везде побывал и не всё увидел за одиннадцать дней нашего пребывания там, но кое-какие полезные сведения вы найдёте в моём рассказе.

Самый центр Белграда – это Трг Републики или Площадь Республики. Там стоит памятник князю Михаилу Обреновичу, сидящему на коне с простёртой вперёд правой рукой, указывающей направление (юг), в котором надо гнать турков из Сербии (работа флорентийского скульптора Энрико Паци). Недалеко от этого памятника, покрытого зелёнью времени, смыкаются (или, если угодно, расходятся друг от дружки) две главные улицы Белграда – улица Кнеза Михаила и улица Теразие. С них следует начать прогулки по городу.

 

Улица Кнеза Михаила пешеходная («пешачка зона», как московский Старый Арбат). Если идти прямо по ней от Площади Республики, то, дойдя до конца, выйдем к ещё одной обязательной для посещения белградской достопримечательности – к Калемегдану, о котором будет речь впереди.

На улице Кнеза Михаила много магазинов, в том числе, и книжных, несколько выставочных залов и, конечно, кафе с множеством летних столиков, вынесенных на улицу. Вообще, летних кафе в Белграде при хорошей погоде чрезвычайно много. Вот только в тех кафе, что сконцентрированы в самом центре города, трудно найти натуральный кофе (он же «турецки кафа» или «домача кафа»). По крайней мере, однажды мы решили выпить в районе Площади Республики такого кофе и, обойдя более десятка кафе, не нашли ничего, кроме всяких экспрессо, капучино и тому подобных суррогатов. Возможно, нам оставалась всего пара шагов до искомого, но мы отчаялись и, прекратив поиски, двинулись прочь от центра.

Если прогуливаться по улице Кнеза Михаила вечером, то можно увидеть и услышать разнообразных музыкантов: саксофонистов, трубачей, гитаристов (с акустическими и с электрогитарами), скрипачей, гусляров, стоящих то там, то тут (где по одиночке, где парами, где целым оркестром) с портативной аппаратурой, усиливающей их музыку.

В первый же вечер нашего пребывания в Белграде (а это был вечер пятницы), придя на Кнеза Михаила, я был поражён совершенно неистовым музыкальным весельем, охватившим улицу. 

Один молодой музыкант, очень хорошо игравший на акустической гитаре, которому мы кинули денег в шляпу, подарил нам компакт-диск со своими студийными записями. Прослушав этот диск, я был удивлён: парень исполнял музыку на очень приличном европейском уровне (а играл он на записи уже не только на акустической, но и на электро-гитаре), в стилистическом диапазоне от smooth jazz до progressive-rock с «пинк-флойдовскими» веяниями; аранжировки сложные и достаточно интеллектуальные, исполнено всё очень профессионально и записано в отличном качестве. Имя этого парня Горан Йованович Гибсон (Goran Jovanović Gibson). Йованович, как я понял, это фамилия (отчества у сербов не употребляются), а Гибсон – прозвище, псевдоним.

Кроме музыкантов, там можно увидеть и художников, выставивших свои работы на продажу (но это днём), продавцов сувениров, а из области более приземлённых ценностей – продавцов кукурузы (только не варёной, какую продают на улицах российских городов, а жаренной на гриле).

Удаляясь от Площади Республики по Кнеза Михаила, мы доходим до конца улицы, а там, за перпендикулярной улице полоской проезжей части (улица Париска), начинается Калемегдан.

4. ПРОГУЛКИ ПО БЕЛГРАДУ: КАЛЕМЕГДАН

***Калемегдан – это древняя военная крепость, обрамлённая прекрасным парком. Двигаясь от Кнеза Михаила, мы попадаем сначала в парковую зону Калемегдана и в первую очередь видим стоящие в центральной аллее многочисленные лотки с сувенирами, в числе которых не только побрякушки, но и весьма полезные вещи. Например, металлические фляжки с удивительно красивыми геральдическими украшениями (мучительно хотелось купить какую-нибудь из них, хотя мне фляжка особо не нужна; сдержался и не купил, а теперь жалею – в следующий приезд в Сербию обязательно куплю).

 

 

Пройдя через калемегданский парк и взяв влево, мы выходим к площадке, на которой стоит памятник Победник (т.е. Победитель) – один из главных символов Белграда (наряду с храмом святого Саввы и памятником князю Михаилу Обреновичу). Победник – это стоящая на высокой колонне статуя обнажённого мужчины атлетического сложения и благородного античного вида; в правой руке он держит меч, опущенный лезвием вниз, а на ладони его левой руки сидит птица – то ли сокол, то ли какой-то вид орла.

Победника можно разглядеть только со спины или сбоку, прямо анфас – никак не получается, потому что он стоит на краю Калемегдана, и под ним начинается ведущий к реке обрывистый спуск, опоясанный лентой шоссе. 

С противоположного-то берега реки, где раскинулся Новый Белград, заглянуть Победнику в лицо можно (с помощью бинокля), но когда памятник только установили в 1928 г., там, на противоположном берегу, были одни пустыри да болота, Новый Белград возник позже. Получается, что Победник был словно бы наказан и «поставлен в угол» – спиной ко всему старому Белграду.

Именно так оно, в сущности, и произошло. Памятник планировали установить в центре города, но какие-то не то слишком эмансипированные, не то слишком пуритански настроенные дамы возмутились тем, что в центре Белграда будет стоять статуя обнажённого мужчины и раздражать их воображение своими неприкрытыми мужскими достоинствами, и, в конце концов, добились-таки, чтобы памятник встал на краю Калемегдана, спиной к Белграду. А потом, на месте болот, к которым было обращено лицо Победника, возник Новый Белград.

С этого края Калемегдана, где стоит Победник, открывается красивейший вид на обе омывающие Белград реки, на место впадения Савы в Дунай. Воды этих рек имеют разные цвета, и с Калемегдана видно, как встречаются их потоки, один – более тёмный и синеватый (это Дунай), другой – более светлый, зеленоватый (Сава).

 

Правее Победника находятся крепостные башни и стены, меж которых можно увидеть экспонаты военного музея под открытым небом – танки и артиллерийские орудия обеих мировых войн. Некоторые танки Первой Мировой выглядят настолько стильно, что им впору бы украшать обложки современных журналов мод в качестве элегантного фона для манекенщиц. 

Кроме того, между стен калемегданской крепости мы видим теннисные корты. Вроде бы мелочь, но какая характерная! Когда я попытался представить себе подобные спортивные площадки где-нибудь посреди русских памятников военной старины, то никак не мог этого сделать и до сих пор не могу. Не пошли бы российские власти на такой шаг – устроить теннисный корт меж старинных крепостных стен, не в их это характере, да и, вообще, не в русском характере – сделать нечто подобное. А вот сербы это сделали. И в результате получилось очень органичное сочетание: памятник боевой славы сербского народа плюс удобное место для занятий спортом – прекрасные условия воспитания новых поколений защитников Отечества. 

Если из Калемегдана выйти направо, то попадём в белградский зоопарк, расположенный в Малом Калемегдане. 

Там белые тигры, белые львы, белый волк, белый кенгуру (белых животных собирали специально – как аллюзию на название города: Белград – Белый Город), розовые фламинго, ушастые лисички фенек, бегемоты, тюлени, ламы, антилопы, зебры, бизоны, гепарды, пантера, рысь, слон, жираф, какие-то очень серьёзные дикие коты, обезьяны, чёрные лебеди, куароны, тучи всяких птиц... Чтобы всё обойти, внимательно осмотреть и сфотографировать, понадобится примерно полдня.

Мне особенно запомнился белый кенгуру, слегка похожий на одного из моих котов. Обычные кенгуру в своём вольере лежали, отдыхая, на земле с самодовольно-наглыми бандитскими рожами, а этот белый лежал с философским выражением интеллигентного лица.

Но вернёмся вспять: выйдем из зоопарка, пройдём в обратном направлении через Калемегдан, по улице Кнеза Михаила дойдём до Площади Республики и, пройдя далее, вступим на Теразие.

5. ПРОГУЛКИ ПО БЕЛГРАДУ: ТЕРАЗИЕ И ХРАМ СВЯТОГО МАРКА

***По правой стороне Теразие стоит одно из лучших белградских зданий – гостиница «Москва», украшенная красивейшими барельефами тёмно-зелёного цвета, контрастно выделяющимися на фоне желтовато-бежевых стен, восхитительно розовеющих в час заката. В отличие от всех других белградских зданий, «Москва» выглядит так, словно её только что тщательно вымыли с мылом.

 

 

Проходя мимо «Москвы», видим двухэтажный церковный магазин «Патриjаршиjска продавница», похожий на огромную шкатулку для драгоценностей. Кстати, такой же шкатулкой выглядит двухэтажный церковный магазин «Софрино» в Москве, только белградская шкатулка лучше.

Иконы, изготовляемые в «Софрино», не так хороши, как сербские иконы, что выставлены в «Патрияршийской продавнице» и в других, помельче, церковных магазинах Белграда. Современные сербские иконописцы ближе к эстетике и духу древней православной иконописи, чем те русские иконописцы, работы которых печатают в Софрино.

Теразие, как и Кнеза Михаила, изобилует магазинами. В основном, это магазины с одеждой и обувью. Также на Теразие находится магазин ракии (крепкого фруктового и ягодного алкоголя, которым славятся Балканы).

Если от площади Республики идти по Теразие, то вскоре увидим слева Пионерский парк, в котором стоит Скупщина града (мэрия), а за парком виднеется здание Народной Скупщины (парламента).

Свернём налево, пройдём через парк, приблизимся к Народной Скупщине – там есть на что полюбоваться (в проектировании здания, кстати, принимал участие русский архитектор Николай Краснов). А потом от Народной Скупщины пойдём направо, обойдём слева большое и мрачноватое здание почтамта («Пошта») и выйдем к красивейшему храму святого Марка, стоящему на краю парка Ташмайдан.

Этот храм примечателен тем, что в нём, построенном в XX веке, старались воскресить дух средневековой православной старины, отступлением от которой грешат сербские православные храмы XIX века, чьи архитекторы испытывали на себе австрийское католическое давление и влияние. 

Не знаю, как в Белграде, но про храмы города Нови Сада я слышал, что православные архитекторы должны были утверждать свои проекты у австрийских чиновников, а те имели установку принуждать православных вносить католические элементы в храмовую архитектуру, поэтому в новисадских православных храмах XIX века так много «католицизмов», даже окна там украшают совсем не свойственные православной традиции  витражные иконы. Впрочем, эти витражи – не самое худшее из католического влияния в православных храмах; хуже всего выглядят декоративные элементы на иконостасах – все эти резные или лепные легкомысленные вензеля больше подходят для декораций плохого театра, чем для дома молитвы.

В Белграде образец католического влияния можно увидеть в Соборной церкви XIX века постройки, стоящей напротив здания Патриархии. Лишь недавно изготовленная мозаика на фасаде и внутри над входом исполнена в православном стиле; и как резко она контрастирует со всем внутренним убранством этого храма!

Создатели храма святого Марка постарались вернуться к строго православному стилю, царившему в Сербии до того, как она начала испытывать на себе влияние католической эстетики. Храм был возведён в сербско-византийском стиле, по образцу косовского монастыря Грачаница, построенного в 1321 году. В храме святого Марка всё, вплоть до малейших деталей – даже до шляпок гвоздей, вбитых в дверные доски,– стилизовано под седую старину. Впрочем, «стилизовано» – слишком фальшивое слово для того искусства и тех стараний, которые приложили создатели этого прекрасного храма. 

Уже при самом входе в храм обращаешь внимание на массивные двери, украшенные металлической ковкой. Эти двери, скажу я вам, – настоящее произведение искусства! Ковка на них чудо как хороша, и, кажется, будто двери изготовлены где-то в XVI веке или раньше – настолько весь их вид дышит глубокой и благородной древностью. Однако замечаешь укреплённую на левой створке дверей металлическую табличку с надписью: 

«Уметнички оков 

од крста до врата 

израдио

Милутин Гоjковић

из Београда

1937 – 1973».

(«Художественную ковку от креста до дверей выполнил Милутин Гойкович из Белграда, 1937 – 1973».)

И внутри храм поддерживает тот же благородный строго православный стиль. Иконостас перед алтарём строг и аскетичен, без глупых вензелей в стиле барокко, которые, к сожалению, так часто можно увидеть на православных иконостасах. Иконы на иконостасе не итальянского, а византийского письма (такой стиль иконописи господствовал не только на древнем православном Востоке, но и в католической Италии вплоть до XIV века). И особенной, уже не стилизованной, древностью веет от стоящей в храме каменной гробницы средневекового сербского царя с краткой надписью:

«Цар Душан

1308 – 1355».

Рядом с храмом святого Марка, с восточной его стороны (той, где находится алтарь храма) стоит небольшой русский храм Святой Троицы, в котором покоится прах генерала Врангеля. Этот храм я не буду описывать даже кратко, потому что, к стыду своему, в нём не был – даже не знал, что он стоит тут рядом, когда заходил в храм святого Марка. Узнал об этом только задним числом, когда было поздно. Что ж, посещу его в следующий приезд в Белград.

6. ПРОГУЛКИ ПО БЕЛГРАДУ: СКАДАРЛИЯ

***Теперь вернёмся обратно к Площади Республики. Мы прогуливались от неё в две стороны – на север, по Кнеза Михаила до Калемегдана, и на юг по Теразие, с небольшим отклонением к Народной Скупщине и храму святого Марка. Теперь пойдём на восток (иначе говоря, если мы стоим прямо перед лицом памятника князю Михаилу Обреновичу на коне, то двигаться будем в правую сторону).

В этом направлении от Площади Республики идёт улица Македонска. Пройдём по ней немного, держась левой стороны. Вскоре будет перекрёсток с улицей Дечанской – свернём налево, дойдём до угла Дечанской и бульвара Деспота Стефана и свернём направо, пройдём по бульвару немного (всё это недалеко от центра, иди не долго) и обнаружим чудеснейшую из белградских улиц – Скадарску. Квартал, в котором она расположена, называют Скадарлией.

Это богемный район Белграда, состоящий из сплошных ресторанов и художественных салонов. Здесь непрестанный праздник, яркие краски, цветы, раскидистые деревья и какая-то особая атмосфера вечно юной старины. Здесь ночи напролёт под звуки живой музыки распивала алкоголь и кофе сербская интеллигенция. 

Рестораны на Скадарской старые, обросшие традициями; к примеру, тамошний ресторан «Два jелена» («Два оленя») открылся, как гласит его вывеска, в 1832 г. Напротив него буквально утопающий в цветах ресторан «Шешир моj» («Шляпа моя») гордо сообщает на обложке своего меню, что в 2006 г. он признан лучшим рестораном Белграда и удостоен первой награды «Золотая Десятка», о чём удостоверяет прикреплённая к меню копия диплома, выданного Жюри журналистов, артистов и знатоков кулинарного искусства, с подписью председателя жюри профессора доктора Любомира Пфафа и печатью белградского Клуба профессиональных журналистов («К.П.Н. – Клуб привредних новинара»). 

Все скадарские рестораны замечательно оформлены, так что улица выглядит необыкновенно пёстрой, праздничной и по-домашнему уютной. Транспорт по ней не ходит, за исключением автомобилей, подвозящих провиант в рестораны, однако пешеходу ходить по Скадарской надо с осторожностью; под ногами там – разнокалиберные каменья, по которым на высоких каблучках не пройдёшь, а без каблуков можно пройти, только при условии, что не будешь торопиться. Впрочем, по такой прекрасной улице так и надо ходить – не торопясь.

В нижнем и верхнем концах Скадарской стоят традиционные для Белграда столбы с табличками-указателями, только вместо названий ближайших белградских улиц на этих указателях читаешь: «Старый Арбат. Москва»; «Montmartre. Paris», «Grinzing. Wienn», «Ilot Sacre. Bruxselles», «Дебар-маало. Скопjе», «Πλάκα. Αθήνα», «Baščaršija. Sarajevo». Это, так сказать, «коллеги» Скадарской – богемные районы разных стран мира. На одной стороне каждой таблички название улицы и страны написано на их родном языке, на другой стороне – по-английски. Один указатель направлен вертикально вверх, и написано на нём: «Moon», а с другой стороны: «Месец». Скадарска живёт в несколько другом измерении, чем весь остальной Белград.

Если спуститься в самый низ Скадарской и выйти на улицу Джорджа Вашингтона (есть в Белграде и такая улица), то на противоположной стороне увидим небольшой рынок. 

7. ПРОГУЛКИ ПО БЕЛГРАДУ: ОТ УЛИЦЫ СРЕМСКОЙ ДО УЛИЦЫ КРАЛЯ ПЕТРА

***Вернёмся обратно на Площадь Республики и пройдём совсем немного по Теразие, до первого поворота направо – это будет улица Сремска. Она очень короткая, от угла до угла, служит перешейком между Теразие и улицей Маршала Бирюзова. На самой Сремской примечателен только многоэтажный магазин: в подвальном этаже продают диски с музыкой и фильмами (там, кстати, хороший выбор джаза и классики; к примеру, Кшиштоф Пендерецкий в этом магазине представлен целой пачкой дисков), на первом этаже – книги, на втором – альбомы по искусству, на третьем – детские книги, выше тоже что-то продают, но я туда уже не поднимался.

На улице Маршала Бирюзова №14 мы обнаружим хороший ресторан национальной кухни «Микан», где я пил лучший домашний кофе (а совсем рядом, близ Площади Республики, подобного кофе не мог найти ни в одном кафе; впрочем, допускаю, что плохо искал), там же и конак «Микан», где можно снять комнату. Рядом стоит магазинчик деревенских товаров, где продаются домашняя ракия «Генерал», мёд, всякие продукты и одежда. Там была куплена в подарок моей жене дивной красоты тёплая вязаная кофта, её был всего один экземпляр – ручная работа.

Пройдём вперёд по Маршала Бирюзова. На самой этой улице нет культурных достопримечательностей, они будут дальше – там, куда Бирюзова нас выведет, но по ходу обратим внимание на кое-что интересное. Остановимся на перекрёстке Бирюзова и улицы Царицы Милицы. Здесь на одном углу хороший ресторан «Варош капиjа» («Городские ворота»), а напротив него на двух углах две пекарни, одна из них круглосуточная. Если свернуть направо и пойти вниз по Царице Милице, то придём к небольшому рынку и автобусной станции на улице Зелени венац (т.е. Зелёный венец). Но мы не будем туда сворачивать, а пройдём прямо по Маршала Бирюзова до её окончания на пересечении с улицей Кнеза Симе Марковича. А там, совсем рядом, на перекрёстке улиц Кнеза Симе Марковича и Краля Петра, обнаружим сразу четыре достопримечательности. 

Во-первых, конак княгини Любицы, потом здание Патриархии, в которой можно посетить музей Сербской Православной Церкви и восхититься потрясающей красоты предметами средневекового сербского церковного искусства – иконами и различными богослужебными принадлежностями. Экспонаты этого музея, кстати, впечатляют гораздо больше, чем экспонаты ЦАК в МДА (Церковно-археологического кабинета в Московской Духовной Академии). 

Тут же, напротив Патриархии, стоит Соборная церковь (1845 г. постройки), во дворе которой похоронены выдающиеся сербские писатели и просветители Вук Караджич и Доситей Обрадович. Их могильные плиты, вровень с плиткой церковного двора, ограждены небольшими металлическими колышками. На этом церковном дворе растут уникальные деревья, находящиеся под охраной государства («Под заштитом jе државе»). 

А справа от Соборной церкви, через дорогу, стоит старейшая белградская кафана «Знак питања» («Знак вопроса») или просто «?», построенная в 1823 г. в национальном сербском стиле. Там уютнейшая обстановка и лучшие чевапчичи из тех, что мне довелось попробовать в Белграде (даже в хвалёном ресторане «Шешир моj» чевапчичи были не так хороши; впрочем, мой ресторанный опыт в Белграде слишком скромен для окончательных выводов). 

Ну, и раз уж мы дошли до перекрёстка улиц Кнеза Симе Марковича и Краля Петра, то прогуляемся по Краля Петра, это очень приятная, «атмосферная» улица с мощённой камнем проезжей частью. На этой улице мы найдём тот самый переулочек с летними кафе, над которыми висит в воздухе целый рой раскрытых цветных зонтиков (фото этого переулка под зонтиками часто встречаются в Интернете). Там и магазин мужской обуви ручной выделки «Opačić» (великолепная обувь, скажу я вам; хотел себе купить, но из-за нестандартной слишком большой полноты моей стопы все модели оказались для меня узкими, увы). И очень интересный магазин дизайнерской мебели и всяческих бытовых мелочей «Koncept 45.0». Кафе, бары, пекарни и кондитерские там тоже, конечно, есть. А через какое-то количество кварталов Краля Петра пересекается с Кнеза Михаила. Недалеко от этого пересечения стоит парочка особенно красивых зданий, украшенных великолепными барельефами.

Ну вот, я вам вкратце обрисовал ореол пеших прогулок, которые мы совершали по Белграду, недалеко от его центра. До грандиозного храма святого Савы мы пешком не доходили, хотя он виднелся вдали, когда мы гуляли по Теразие, однако дойти до него своим ходом оказалось далековато. 

8. ЭКСКУРСИЯ – НЕ СОВСЕМ ТОТ ФОРМАТ

***Кроме того, мы ездили по Белграду в составе экскурсионной группы. Мы пришли в офис турагентства «Респект» (других турагентств мы не знали, а про это я случайно прочёл в интернет-записях какого-то русского туриста) и сказали его директору, что хотели бы съездить на какую-нибудь экскурсию. Директор Радуле Чолакович задумался и выдал нам заманчивый вариант. Завтра рано утром, сказал он, его шофёр заедет за нами в гостиницу и повезёт нас в город Нови Сад, а там в это время будет автобус с русскими туристами из Санкт-Петербурга, которые проезжают через Сербию по пути в Грецию; для этих путешественников Радуле должен провести сразу три экскурсии: по Нови Саду, по Сремским Карловцам и по Белграду; а мы присоединимся к ним на время этих экскурсий и расстанемся с ними в Белграде. Так мы и сделали.

Было очень интересно, но при этом я понял, что после экскурсии следует возвращаться в те же места, по которым она проходила и бродить по ним самостоятельно – неспешно, обращая внимание на окружающие мелочи, внимательно прицеливаясь по ним из фотоаппарата. Участвуя в экскурсии, чувствуешь себя персонажем какого-то видеоклипа, в котором планы и события стремительно сменяют друг друга, а твой шаг часто ускоряется и переходит в бег. 

В кинематографе клиповому формату я предпочитаю неторопливое движение камеры. И погружаться в белградские пространства мне больше понравилось самостоятельно; перед некоторыми городскими зданиями я останавливался минут на пять, рассматривая через фотоаппарат, при многократном зуме, мелкие элементы декора на фасадах, периодически нажимая пальцем на «спуск» и отправляя снимки на карту памяти. Иногда мне казалось, что я уже не выберусь с этой улицы, что застряну и увязну в бесконечных архитектурных красотах, в море деталей, тем более затягивающих, чем глубже в них погружаешься.

Поэтому мы и не исследовали большее количество белградских улиц и достопримечательностей, поэтому не ушли далеко от центра в наших блужданиях по городу, – слишком вязким оказался Белград для меня, застревающего на каждом шагу с камерой и наполняющего снимками гигабайты электронной памяти. Перед поездкой я думал, что одной флэш-карты на 16 гигабайт мне хватит, но ошибся – не хватило.

9. ЗЕМУН

***Ещё мы посетили Земун, который до Второй мировой войны был отдельным городом на противоположном от Белграда берегу Дуная, но, когда при Тито на месте пустошей и болот возник Новый Белград, Земун вошёл в границы расширившегося Белграда и стал одним из его районов.

В Земун мы отправились на автобусе со станции на Зелени венац. Путь к нему лежал через Бранков мост и Новый Белград. В Новом Белграде, когда проезжаешь через него в автомобиле или автобусе, эстетствующему взгляду решительно не за что зацепиться, но как только въезжаешь в Земун, то, как и в случае со Стари Градом, попадаешь куда-то в прошлое, лет на двести назад. 

Главная, точнее, самая высокая достопримечательность Земуна – 36-метровая башня Миллениум на холме Гардош, на которую можно забраться по винтовой лестнице, и с её смотровых площадок обозреть окрестности. Правда, путь вверх по склону холма к башне не так уж лёгок; моя мама, дойдя до неё, так устала, что подниматься на саму башню уже не захотела. Я, естественно, забрался на эту башню и обозрел с неё море черепичных крыш, церковные колокольни австрийского типа, Дунай и лесистые острова на нём.

С Гардоша мы спустились на набережную Дуная, на Кэй Ослободженя (Набережная Освобождения), где находятся лучшие рыбные рестораны Белграда. Хотели было зайти в «Шаран» («Карп»), старейший и, как говорят, лучший из тамошних ресторанов, но в нём было людно, справляли свадьбу (а в сербских ресторанах, если людно, то обязательно будет накурено; на всех белградских ресторанах можно увидеть знаки о том, что курение разрешено), поэтому пошли туда, где посетителей почти не было, в ресторан «Код капетана» («У капитана»), и там вкусили великолепной рыбной чорбы. В Стари Граде нам встречалась в ресторанных меню рыбля чорба, но здесь она была представлена уже не в одной, а в двух позициях: из речных рыб и из морских рыб. Мы выбрали из морских.

Как объяснял сербский повар Серж Маркович, дававший мастер-класс на российском телевидении, сербская рыбля чорба отличается от русской ухи тем, что в неё идёт гораздо большее количество мелко рубленых овощей и зелени, отчего чорба делается очень густой.

Рыбля чорба в «Код капетана» была восхитительна. Красная, как борщ, но без томатов, густая пюреобразная жидкость таила в себе множество небольших кусочков рыбного филе. И никаких костей, хребтов, хвостов, плавников, шкурок и чешуек.

Две порции чорбы в этом ресторане означали целую супницу, размером с добрую кастрюлю, которую официант поставил нам на стол, из которой наполнил наши тарелки и, оставив супницу на столе, удалился. В тарелках у нас уже было две порции, а в супнице при этом что-то ещё оставалось. И, как оказалось, остаток в супнице тянул по объёму ещё на две тарелки. Заказали две, а получили четыре. Вообще, ресторанные блюда у сербов поражают своим раблезианским размахом.

10. БЕЛГРАДСКИЕ РЕСТОРАНЫ, ТАВЕРНЫ, КАФАНЫ

***Перед поездкой в Белград, я читал о том, что в тамошних ресторанах (кафанах, тавернах, трактирах – в Сербии эти названия означают одно и то же) всё стоит очень дёшево, а порции такие огромные, что одной вполне хватит наесться двоим. Так оно и оказалось.

Одну порцию мясного блюда в ресторане ещё можно съесть в одиночку, но с трудом, а вот если прибавить к ней тарелку чорбы, то это может оказаться уже выше ваших сил. 

Первым мясным блюдом, которое я попробовал в Белграде, были чевапчичи, они же чевапи (это что-то типа люля-кебабов, только не из рубленого мяса, а из фарша). Дело было в кафане «?» (на ул. Краля Петра, около Соборной церкви), и тамошние чевапчичи оказались необыкновенно хороши. Потом для сравнения заказывал их ещё в трёх ресторанах – в «Микане» (на ул. Маршала Бирюзова), в «Шешир моj» (на ул. Скадарской) и в «Club Taverna» (на ул. Змай Йовина), – но те, что подавали в «?», были самими лучшими, второе место после них заняли те, что готовили в «Club Taverna».

В «Микане» я заказал мешано месо (мясное ассорти), состоящее из кусков мяса от разных блюд из местного меню. В этом ассорти два вида мяса оказались особо выдающимися; я подозвал официанта и спросил, что сие такое; он показал мне в меню, как эти блюда называются: димлени врат на жару (копчённая свиная шейка, жаренная на гриле) и роловани пилечи филе (куриное филе, обмотанное лоскутками бекона). Потом мы с мамой заказывали эти блюда отдельно; и то и другое готовят в «Микане» восхитительно. Так что, рекомендую, особенно – димлени врат на жару: это огромный кусок нежного, необыкновенно сочного мяса с дымком.

В «Club Taverna» моя мама решила заказать рыбное блюдо. Я с тревогой спросил официанта: не слишком ли огромной будет рыбина? (Мне припомнились строчки из меню кафаны «?», где все рыбные блюда были по 1 кг). Но официант заверил, что рыба у них небольшая. Чтобы рассеять наши сомнения, он принёс на блюде свежую рыбину (это была дорада), показал её, мы облегчённо кивнули, и рыбу унесли готовить. Потом её принесли уже готовой, поставили на соседний стол и на наших глазах удалили из неё кости, после чего, присыпав её овощным гарниром, подали моей маме. К рыбе, кроме гарнира, подали какой-то необычайно вкусный маринад в виде прозрачного желе.

«Club Taverna», надо заметить, очень маленький подвальный ресторан с особенно уютной атмосферой. Уют, конечно, я ощущал и в других ресторанах, но здесь он был исключителен. Находится этот ресторан в центре города, в пешеходной зоне, на ул. Змай Йовина №9, в двух шагах от Кнеза Михаила, с которой Змай Йовина пересекается. Кафе и рестораны, расположенные в центре, как правило, оформлены в современном европейском стиле, но, спустившись в «Club Taverna», мы попадаем куда-то в XIX-й, а то и в XVIII-й век, в по-домашнему обставленный и оформленный погребок с кирпичной стеной (западная стена ресторанчика выложена кирпичом, восточная – цивильно оштукатурена) и кирпичным сводчатым потолком с архаичными деревянными балками. Повсюду там стоят и висят какие-то приятные безделушки (подобранные хорошим дизайнером), дающие ощущение домашнего уюта. В оформлении присутствуют, в том числе, и греческие мотивы: греческий флаг на стене, картины с морской тематикой, морская раковина, шрифт вывески над входом в греческом стиле. Но кухня там сербская. Это одно из тех мест, которые неохотно покидаешь. 

Другим таким местом была летняя площадка ресторана «Шешир моj». Летних площадок у него две: одна находится прямо на улице, а другая представляет собой небольшой дворик на четыре столика перед входом в ресторан; этот дворик ограждён забором, на котором укреплено множество горшков с цветами, так что сидишь там, отрезанный от мира высокой стеною цветов.

В «Шешир моj» заказывали мешано месо и чевапчичи на каймаку. Местное мешано месо было прекрасным, но не настолько вкусным, как в «Микане». Чевапчичи были не хуже микановских, но похуже, чем в «Club Taverna» и в «?». Зато сочетание чевапчичей с каймаком оказалось замечательным. Каймак (ударение на первый слог) – это такой молочный продукт, нечто среднее между очень густыми сливками, сметаной, творогом и мягким сыром, с солоноватым привкусом; по вкусу отличается от кавказского каймака (который произносится с ударением на последний слог).

За одиннадцать дней мы трапезничали в шести ресторанах. Кроме названных выше, были ещё в «Варош капиjа», который особенно запомнился длиннющим, во всю стену, диваном с подушечками, на котором можно было с удобством прикорнуть, не выходя из-за стола. 

Шесть ресторанов – мало, конечно, мало, но что делать! Все рестораны оставили очень приятное впечатление. И особенно были приятны в них пожилые официанты. Молодые вели себя сдержанно и чопорно, но пожилые просто лучились искренним радушием и добавляли особенного очарования к ресторанной атмосфере.

Цены в ресторанах низкие, по нашим российским меркам – просто смешные. За 1000 динар (375 руб. по курсу 2013 г.) и даже за меньшую сумму наедаешься так, что чувствуешь себя Винни-Пухом, застрявшим в норе у Кролика.

Трёхсотграммовая порция димлени врат на жару в ресторане «Микан» стоит 740 динар (281 руб.; переводить сербские динары в рубли здесь и далее я буду по курсу 2013 г.). Трёхсотграммовая порция роловани пилечи филе в том же «Микане» стоит 560 динар (212 руб.).

В «Микане» кружка натурального кофе (повторю, что это лучший кофе, который я пробовал в Белграде) стоит 80 динар (30 руб.); 1 литр вина (белое, красное, розовое – там всё по одной цене) – 820 динар (311 руб.); пол-литровая бутылка чешского пива «Старопрамен» – 175 динар (66 руб.).

Порция чорбы в кафане «?» стоит от 250 до 290 динар (95 – 110 руб.), но это дорого; в «Микане» чорба по 190 динар (72 руб.), а в каком-то ресторане в Земуне, куда мы не заходили, но меню которого, выставленное на улицу, я мимоходом сфотографировал, чорба по 170 – 180 динар (64 – 68 руб.).

После российских ресторанных цен все эти низкие цены в сербских кафанах, тавернах и ресторанах приятно поражают.

11. РАКИЯ

***Главный сербский напиток – это ракия из сливы, шливовица, этакое сербское «наше всё». В Белграде даже продаются майки с английской надписью: 

«F*** THE Coca

F*** THE Pizza 

All We Need Is Shljivovitza»

и изображённым под ней сербским крестьянином с рюмочкой в руке. Последняя строчка этого стишка («All We Need Is Shljivovitza» = «Всё, что нам нужно, – это шливовица») пародирует рефрен из знаменитой песни The Beatles («All We Need Is Love» = «Всё, что нам нужно, – это любовь»).

Ракия (ударение на первый слог) – это общее название распространённого на Балканах крепкого спиртного напитка, подразделяющегося на виды в зависимости от фруктов или ягод, из которых она изготовляется. Кроме шливовицы, есть ещё ракия лозовача (виноградная), вильямовка (из груши Вильямс), дуневача (айвовая), кайсиевача (абрикосовая), ябуковача (яблочная), боровняча (черничная), клековача (можжевеловая), медовача (медовая), стомаклия (настоянная на травах и, как утверждается, полезная при желудочных заболеваниях), ораховача (настоянная на грецких орехах, богатая йодом и полезная при проблемах с щитовидной железой) и другие.

Чтобы объяснить русскому человеку, что такое ракия, её часто называют фруктовой водкой (так в сербско-хорватско-русском словаре И.И. Толстого написано, что ракия – это де «водка из фруктов или выжимков винограда»), но это только вводит в заблуждение. Примерно, как если бы на вопрос: «Что за художник такой – Питер Брейгель-старший?» – ответить: «Это карикатурист типа Кукрыниксов»; или на вопрос: «Кто ж такая Элла Фитцджеральд?» – авторитетно объяснить: «Да певичка одна, вроде Пугачевой».

Впрочем, говоря «водка», мы, как правило, подразумеваем то пойло, которое у нас распространено, которое не пьёшь, а проглатываешь побыстрее, лишь бы она не задержалась во рту и не нанесла ущерб твоим вкусовым рецепторам; хотя ведь и водку можно сделать хорошо, если постараться. Как говорил философ Хома Брут в бессмертной повести Гоголя, озирая с косогора плодородную малороссийскую равнину: «Фруктов же можно насушить и продать в город множество или, еще лучше, выкурить из них водку; потому что водка из фруктов ни с каким пенником не сравнится» (пенник – неочищенная хлебная водка); возможно, старинная украинская водка из фруктов, которую имел ввиду Гоголь, как раз и была чем-то вроде благородной сербской ракии.

Ракия – это разновидность бренди, фруктовый дистиллят двойной перегонки. Аналогами ракии являются грузинская и абхазская чача (практически то же самое, что виноградная ракия, с той только разницей, что в чачу при изготовлении, как правило, добавляют сахар, тогда как сербы, готовя ракию, принципиально не используют ни сахар, ни дрожжи), немецкий шнапс, армянский «Арцах», итальянская граппа (впрочем, та граппа, которую мне довелось попробовать, по вкусу походила не на сербскую ракию, а на русскую водку). Молодой коньячный дистиллят, который ЗАО «Прасковейское» производит под названием «Самогон № 1», весьма похож на виноградную ракию.

Ракия может быть «белая», прозрачная (такую, как правило, подают в ресторанах), либо золотистая или даже тёмная, коньячного цвета. Цвет она приобретает во время выдержки в бочке. 

Длительная выдержка в бочке, естественно, увеличивает цену ракии, но бочка может убить изначальный фруктовый аромат и вкус, поэтому дорогая выдержанная ракия может оказаться не так хороша, как дешёвая с минимальным сроком выдержки (говорю это, попробовав сливовую ракию «Српско звоно», двенадцатилетней выдержки, класса «Премиум»).

Если виски приобретает аромат во время длительной выдержки в бочках, то ракия, наоборот, теряет. Что вполне логично, поскольку виски – такой же, как ракия, дистиллят или самогон, только не из фруктов, а из солода, который изначально не имеет аромата, но может приобрести его, настаиваясь в бочках, например, из-под хереса.

Вообще, если сравнивать ракию с виски, то виски минимальной выдержки выглядит на фоне ракии жутким пойлом, а начиная с двенадцатилетней выдержки виски уже способен конкурировать с ракией.

Из всех видов ракии, что я успел попробовать, особенно понравилась «Леличка», шливовица, производимая сербским монастырём Лелич. Золотистая, чуть маслянистая, очень крепкая – 55 градусов («лютая ракия», как написано на бутылке), но при этом мягкая и ароматная, без всякой спиртовой резкости, которой должен отличаться чрезмерно крепкий алкоголь; пьётся очень легко, и голова после неё наутро чистая и ясная. 

В 2008 г. на белградском Rakija Fest (фестивале ракии) «Леличка» получила серебряную медаль «за квалитет», то есть качество. А стоит она при всех своих достоинствах очень дёшево даже по сербским меркам. В церковном магазине «Партриjаршиjска продавница» на Теразие, рядом с гостиницей «Москва», я покупал «Леличку» всего за 650 динар (244 руб.). В основном же, бутылка ракии стоит в Белграде от семисот до полутора тысячи динар; есть и дороже – за три-четыре тысячи, а то и более того – за шесть или даже почти за одиннадцать тысяч.

Наряду с «Леличкой», очень понравилась айвовая ракия «Дуня», изготовленная монастырём Ковиль (который на белградском ракия-фесте 2011 г. был признан лучшим производителем ракии).

В отличие от водки ракия имеет мягкий утончённый вкус и послевкусие, её не хочется пить залпом, а хочется смаковать понемногу (как и качественное выдержанное виски); это напиток не для алкашей, а для приличных людей, не опускающихся до пьяного свинства. Кстати, на вышеупомянутой майке, пропагандирующей шливовицу («All We Need Is Shljivovitza»), изображена всего лишь пятидесятиграммовая рюмочка в руке крестьянина, и заполнена она ракией только на две трети – дозировка очень культурная.

В белградских ресторанах, меню которых я просматривал, ракия предлагается исключительно стопочками по 30 или 50 грамм – никаких бутылок и графинов (в отличие от вина, которое предлагают клиентам и в бокалах, и в бутылках, и в литровых графинах); не сложилось у сербов такой традиции – прийти в ресторан, заказать графин ракии (как у нас – графин водки) и не столько пить, сколько бухать и нажираться.

Валентин Пикуль, описывая Белград начала XX века в романе «Честь имею», заметил: «На 150 тогдашних улицах столицы было ровно 150 полицейских, но им нечего было делать: Сербия – страна, в которой никто не пьянствовал, никто не скандалил и не дрался».

В России сербскую ракию достать сложно, но всё-таки можно. На данный момент (летом 2014 г., когда я пишу эти заметки) в Россию импортируется ракия одного из самых знаменитых сербских брендов «Стара Соколова», который принадлежит семье Богдановичей. Их вильямовка и шливовица в 2012 г. получили золотые медали в Лас-Вегасе. 

 Что касается других видов сербского алкоголя (виньяк, горькие ликёры, вино, пиво), то про них я почти ничего не могу сказать. Знаю только, что в Австрии, на «Austrian Wine Challenge» 2013 г., сербские виноделы получили 12 золотых и 24 серебряных медали. А сербское пиво (то, что я пробовал: «Елэн», «Заечарско», «Мэрак») на меня не произвело никакого впечатления (наверное, потому что я привык к фирменному английскому, ирландскому, немецкому, бельгийскому и голландскому пиву), разве что, более-менее понравилось черногорское пиво «Никшичко».

12. ОТНОШЕНИЕ СЕРБОВ К РУССКИМ

***Расскажу три эпизода, показывающие отношение сербов к России и русским.

1) На второй день нашего пребывания в Белграде, я проснулся ни свет, ни заря, и пошёл бродить по улицам. Примерно в 7 часов утра стою на перекрестии улиц Кнеза Михаила и Краля Петра и фотографирую элементы архитектурного декора на каком-то здании. Мимо проходит парень, здоровенный такой бугай. То, что называется «бычара». Увидел меня, тормознулся и, сменив курс, направился ко мне. Вид у него при этом был довольно свирепый. Приближаясь, говорит мне по-английски и очень так враждебно: «Это моя страна! Кто ты такой?! Из какой страны ты сюда приехал?!». Я отвечаю ему: «Русия». 

С парня тут же слетает вся враждебность, он начинает пожимать мне руку, при этом производит интересный жест: совершив рукопожатие, не разжимает пальцы, а тянет мою руку к своему лицу и целует её. Так он делал раза три. Обильно жестикулируя, изливает на меня поток английских слов, из которых я понимаю следующее: 

«Россия – наш большой брат [не сестра, а именно брат, big brother – прямо по Оруэллу]. Сербия – маленькая страна, Америка и вся Европа нас ненавидят, они кидали на нас бомбы. Наш президент Николич не любит Россию, он друг Америки, но сербский народ Россию очень любит. Русские и сербы – братья. Сербия, Россия, Путин, Православие!».

[Замечу, кстати. Когда Томислав Николич победил на президентских выборах в 2012 году, то в интервью агентству ИТАР-ТАСС говорил, что он – русофил, очень любит Россию, что выучил русский язык, читая русских классиков в оригинале, без ума от Достоевского, что будет в своей политике проводить линию на сближение с Россией. А год спустя слышу от серба, что Николич, оказывается, Россию не любит. И в коллективном письме Путину косовских и метохийских сербов, что гуляет по рунету, Николича называют ставленником НАТО, который предаёт интересы сербского народа, а русским политикам рассказывает сказки о том, как он любит Россию. Впрочем, американско-европейские санкции против России, введённые летом 2014 г., Николич не поддержал.]

2) Зашли с мамой в маленький тесный магазинчик с товарами домашней выделки на улице Македонской. Рассматриваем, переговариваемся. Рядом с продавщицей стоит старушка, они беседуют и посматривают на нас. Старушка, глядя в нашу сторону, говорит: «Рус». Я киваю и подтверждаю: «Рус, рус!» Старушка в ответ на это произносит по-русски, раздельно и отчётливо, с педантичной интонацией школьной учительницы, диктующей ученикам предложение для записи в тетрадь: «Это очень хорошо».

Вряд ли найдётся в мире ещё одна страна, где вам скажут, что быть русским – это очень хорошо.

3) В центре Белграда, в самом начале Теразие остановились около парня, продающего сувениры: всякие магнитные наклейки, майки, кружки, ложки. Увидев на майках и кружках портреты какого-то политического деятеля в военной пилотке, мама спросила парня: кто это? Тот объяснил по-английски, что это генерал Драже Михайлович, боровшийся с Тито [добавлю: Михайлович был генералом сербской королевской армии и, борясь с фашистами, пытался одновременно не допустить к власти коммунистов, за что и был расстрелян новой властью в 1946 году]. Мама спрашивает: «А Милошевич на кружках у вас есть?» Парень отвечает (и тут я уже не помню, на каком языке он произнёс эту фразу – по-английски или по-русски): «Нет. И, вообще, я не люблю этих политиков. Я люблю Романова». Я уточняю: «Какого Романова?». Он: «Царя Николая Романова».

Иногда возникает впечатление, что сербы любят Россию больше нас, русских. Если зайти на сербский интернет-форум «Видовдан», там, в разделе «Русија и Србија» можно увидеть такие темы: «Россия, любов моя навсегда» (именно так: «любов», без мягкого знака на конце; заголовок темы писал по-русски кто-то из сербов) или «Када кажем Русија, помислите на...» (т.е. «Когда произношу “Россия”, думаю о…»). 

Последняя тема особенно впечатляет выплеском какой-то просто безумной влюблённости в Россию. Автор темы предлагает форумчанам написать все возникающие у них ассоциации при упоминании России либо разместить, вместо описания, какую-нибудь картинку. Сам автор, начиная тему, пишет: «Мој први одговор је Православље, а следећи може...Берёзы» («Мой первый ответ – это Православие, а потом, пожалуй… берёзы»); и далее начинают сыпаться всевозможные ответы, которые растягиваются на целых 34 страницы (на данный момент в этой теме около семисот сообщений). В основном, сербы размещают в качестве ответов картинки, и чего там только нет: рублёвская икона Святой Троицы, портреты Достоевского, Пушкина, Цветаевой, Ахматовой, Гагарина, русских царей, спортсменов, актёров, солистов балета, фотография тарелки русского борща, фотографии российской военной техники, иконы русских святых, панорамы русских пейзажей… Сотни ответов, наполненных картинками (по несколько картинок на ответ), из которых, как из мозаичных частиц, складывается впечатляющий портрет России, отражённой в сербском массовом сознании. И всё это лучится такой любовью к России, какую не сыщешь в российских СМИ и на просторах Рунета. 

Из письменных ответов процитирую один, наиболее пронзительно-поэтичный. Некий форумчанин под ником srb1389 (цифры в нике означают год Косовской битвы) пишет [в квадратных скобках привожу перевод некоторых фраз, остальные понятны и без перевода]:

«Када кажем Русија, помислите на... [Когда произношу “Россия”, думаю о...]

На Јесењина. [О Есенине]

На Царство.

На Душу.

На брезе. [О берёзе]

На пространства.

На васељену. [О вселенной]

На "пети део света". [О “пятой части мира”]

На прву петину. [О первой пятой]

На класичну музику.

На транссибирску железницу.

На Северни Ледени океан.

На Тихи океан.

На минус 50.

На империју.

На грациозност.

На лепоту.

На идеале.

На патриотизам.

На жртве за слободу.

На понос. [О славе]

На достојанственост.

На снагу. [О силе]

На Православље.

На Србију.

На Велику Русију.

На Велику Србију.

На...».

Пожалуй, процитирую ещё один ответ, от форумчанки под ником semele: «Помислим и на књигу руских бајки коју сам имала као девојчица и на суви снег који бљешти на сунцу и пршти под мојим ногама као никада и нигде пре, док корачам према Успенском сабору у граду Владимиру». («Думаю и о книге русских сказок, которую я имела, будучи девочкой, и о сухом снеге, который блестел на солнце и хрустел под моими ногами, как никогда и нигде прежде, пока я шла к Успенскому собору в городе Владимире».)

Профессор Воислав Шешель, возглавляющий Сербскую радикальную партию, в своей речи перед Гаагским трибуналом 8 ноября 2007 г. высказал следующую мысль: «Почему американцы и их западные союзники настроены против нас, сербов? Потому, что мы маленький, но непокорный народ и потому, что мы близкие к русским и этнически, и союзнически, и культурно, и в любом другом отношении. По сути, мы по происхождению русские, восточные славяне, и нам не стыдно за такое происхождение, в отличие от славян-католиков, отказавшихся от своих корней и даже согласившихся с тем, чтобы их противопоставляли России, чтобы стать врагами России. Мы же с этим не согласились, мы союзники. Мы маленькие русские на Балканах. Вот за это-то нас западники ненавидят и пытаются уничтожить» (Цит. по: Двойные стандарты в защите прав человека: казус профессора Шешеля. / Сборник статей. Сост. Филимонова А.И. – М., 2009. С. 195-196).

За одиннадцать дней мне встретились в Белграде пять сербов, говорящих по-русски, с которыми удалось поговорить (не считая директора турагентства «Респект» Радуле Чолаковича, с которым я связался ещё из России): официант в кафане «?»; продавец в обувном магазине «Ecco» на ул. Краля Петра; художник Деян Рашич, продававший свои акварельные работы на ул. Кнеза Михаила (кстати, очень хороший художник, в отличие от других, там же продававших свой малохудожественный кич); продавец в церковном магазине на Теразие; и продавщица в церковном магазине в Земуне.

Последняя спрашивала меня про Путина: «Как в России относятся к Путину? Что он для вас?». Сербы, похоже, на Путина чуть ли не молятся. Я ей тогда ответил, что отношение двойственное: с одной стороны, приятно, что мы, наконец, перестали унижаться перед Америкой, как было при Ельцине, приятно и то, что гомосексуалистам хоть чуть-чуть перекрыли кислород; а с другой стороны, коррупция при Путине страшная, и никто с ней по-настоящему не борется.

Эта же продавщица завела ещё разговор и про Сталина, сказала (передаю буквально): «Сталин – великая энигма». Ну да, энигма – не без этого…

А продавец из «Ecco» сказал, что он жил какое-то время в России, в городе-герое Волгограде. Слово «герой» выделил интонацией, видно было, что для него понятие «город-герой» священное. Мама говорит ему: «Мы тоже из города-героя, из Новороссийска». Продавец: «Вообще, я очень люблю героическую военную историю».

Был ещё со мной такой забавный случай. Выхожу на улицу из белградской Соборной церкви после Литургии, и тут ко мне подходят две женщины в возрасте и заговаривают со мной по-английски. Прилично одетые, косметика на лице. Думаю: западные туристки… видимо, приняли меня за местного и хотят что-то узнать… (Ко мне в Белграде уже обращались на улице какие-то туристы, спрашивали дорогу.) Никак не могу понять, что этим дамам надо. И вдруг до меня доходит: да это же белградские нищенки, просят милостыню. Даю им какую-то мелочь и что-то произношу по-русски. Одна из них, услышав русскую речь, говорит по-русски: «А, так вы – русский! Спасибо! Спасибо!».

13. КОЕ-ЧТО О СЕРБСКОЙ ЦЕРКВИ 

***Этот раздел моих заметок будет интересен только православным верующим. Тот, кому не близки вопросы церковной жизни, может смело пропустить его.

О традициях Сербской Православной Церкви могу рассказать кое-что, впрочем совсем немного. Я присутствовал на четырёх Литургиях в Соборной церкви, которая стоит рядом с Патриархией. «Villa Forever», где мы остановились, расположена недалеко от этого храма, поэтому я в него и ходил.

Литургия там длится от одного часа до полутора часов. 21 сентября, на праздник Рождества Богородицы, Литургия длилась ровно час, в 9.00 началась, а в 10.00 все уже расходись. На следующий день, в воскресенье, продлилась до 10.30.

Проповедь произносилась только на воскресных Литургиях, в праздники Рождества Богородицы и Крестовоздвижения проповеди не было. Проповедовал не священник, а диакон, читал с листа, стоя на специальном балкончике, выдающемся из северной стены храма, метрах в трёх над полом. Происходило это перед причастием прихожан, когда священник причащался в алтаре.

Во время причастия рядом со священником стоял диакон и с ним алтарник, державший в руках что-то вроде очень большого потира, наполненного частицами антидора. Этот антидор диакон раздавал причастникам сразу после того, как они получали причастие. Никакой запивки, как в русских храмах, не было, только антидор. Кстати, и никаких ёмкостей со святой водой не было нигде – ни в храме, ни на церковном дворе. Точно так же святая вода отсутствовала во всех остальных храмах, в которые мне удалось зайти.

По окончании Литургии, вместо целования креста, происходила раздача антидора из такой же (или той же самой) большой чаши, из которой диакон раздавал антидор причастникам. На Крестовоздвижение и в ближайшее после него воскресенье антидор не раздавали, но давали целовать крест. 

На Крестовоздвижение с крестом вышел не священник, служивший Литургию, а епископ, очень скромно одетый – простой чёрный подрясник и камилавка, на груди панагия.

Во время пения «Кресту Твоему покланяемся, Владыко» земные поклоны не совершались, только поясные; также перед началом Литургии на Крестовоздвижение, подходя к кресту, лежащему на аналое, никто, в том числе и клирики, земных поклонов не совершали.

Также и перед причастием, когда из алтаря выносили Чашу со Святыми Дарами, никто земных поклонов не клал, в том числе, и причастники, выстроившиеся на солее и перед нею.

В сербских храмах очень широкая солея. Если в русских храмах солея – это небольшая площадка перед иконостасом и алтарём шириной примерно метр, с чуть выдающимся вперёд полукруглым амвоном, то в белградской Соборной церкви ширина солеи, наверное, метра четыре, если не все пять. Солея доходит там до аналоя с иконой праздника, а аналой стоит примерно там же, где и в русских храмах. 

Мирянам разрешается ходить по солее. Входя в храм, все сначала подходят к иконе праздника на аналое, а потом заходят на солею, подходят там к иконам, лежащим на двух аналоях справа и слева от царских врат. Там же стоят покрытые бархатом два гроба, но без всяких надписей, которые могли бы пояснить, чьи останки в них покоятся.

Недалеко от края солеи находится амвон в виде небольшой усечённой пирамиды, составленной из концентрических кругов. Но священник, выходя с Чашей, на этот амвон не подымается, а стоит у царских врат. С амвона же читают Евангелие и Апостол, причём читают, обратившись лицом к прихожанам, а не спиной, как в русских храмах.

Начиная от края солеи, вдоль всех стен храма, а также перед колоннами около входа стоят стасидии (деревянные сиденья с высокими подлокотниками). В храме святого Марка, где стасидий было маловато, вдоль стен поставили ещё ряды стульев с мягкими сиденьями и спинками.

Большая часть женщин на Богослужении была без головных уборов, в том числе, и пожилые. Я даже начал подсчитывать: на Рождество Богородицы в Соборной церкви причащалось тридцать с небольшим женщин (с точностью до человека всё-таки не сосчитал – не хватило арифметического азарта), и только восемь из них были в платках и шапках, все остальные простоволосые. Священник на это не обращал никакого внимания.

По нашим русским меркам всё это, конечно, не порядок: платки мало кто носит, земные поклоны не кладут, Литургия идёт всего лишь час – максимум полтора. Хотя, может, у сербов как раз всё нормально, а в России несколько перегибают палку?

Наблюдательный и меткий в своих характеристиках Эдуард Лимонов, в 90-ых годах принимавший участие в трёх югославских гражданских войнах на стороне сербов, в своей книге «сербских» рассказов «Смрт» обмолвился: «Сербские священники проще, человечнее и симпатичнее русских. Они владеют искусством выигрышного жеста. Их вера страдала дольше русской, потому они не принимают ханжества».

Насчёт земных поклонов у меня возникло предположение, что, вероятно, потому они так не популярны в православной Сербии, что земные поклоны ассоциируются у сербов с мусульманскими обычаями. По крайней мере, Иво Андрич в романе «Мост на Дрине», описывая православного священника и мусульманского муллу из Вышеграда, сказал, что каждый из них заботился о своей части горожан: «один о тех, которые крестятся, другой – о тех, которые кланяются». Уж если мусульмане, в противовес православным, названы «теми, которые кланяются», то, очевидно, православные сербы не практиковали земные поклоны во время Богослужения, и вовсе не оттого, что охладели к православным традициям, а чтобы не уподобляться мусульманам.

Профессор Александр Дворкин в своей толстенной автобиографической книге «Моя Америка», кроме прочего, кратко описывал и поездку в Сербию (в восьмидесятых годах, когда он учился в Свято-Владимирской семинарии и на каникулах путешествовал по Европе автостопом), и рассказывал, что в Сербской Церкви были чрезвычайно строгие правила подготовки мирян к причащению, отчего причастников было очень мало, так что часто Литургии проходили без единого причастника-мирянина. Но я наблюдал обратную картину: на всех четырёх Литургиях, на которых я присутствовал, причастников было довольно много – примерно по полсотни и более человек.

Очень понравилось мне у сербов то, что свечи они в храмах не ставят. Все свечи ставятся только в притворах, где стоят подсвечники в виде ёмкостей, наполненных песком или мелкой галькой, залитой водой. И противопожарно, и красиво: стоят свечки «по колено» в воде, воск стекает в воду и плавает по ней или стекает со свечки в песок. И свечная копоть по храму не летает. И во время Богослужения никто тебя не хлопает по плечу: свечку, мол, передай (вот эту – к такой-то иконе, а вот эту – к такой-то). И пол от свечей не портится, так что спокойно можно по храму ковры расстилать.

Кстати, про ковры. У нас, если расстилают в храме ковры для клириков, то потом следят, чтобы никто из прихожан на ковёр не наступил; а у сербов, наоборот, ковры расстилают для прихожан. В Соборной церкви через весь храм проложена ковровая дорожка к аналою, и на солее проложены ковровые дорожки, отмечающие маршрут движения мирян. А в храме святителя Николая в Земуне, вообще, ковровое покрытие во весь храм, и поверх него лежит ещё ковровая дорожка, идущая по центру храма к аналою с иконой праздника. В России я такого нигде не видел.

Литургию служат, в основном, на сербском, только избранные фрагменты звучат на церковно-славянском: «Благослови душе моя Господа…», «Единородный Сыне…», Трисвятое, Херувимская, «Достойно есть, «Видехом свет истинный…» и ещё некоторые возгласы. Символ Веры звучит на сербском, причём, его не поют, а хором проговаривают (хотя на одной воскресной Литургии его пропели). Евангелие и Апостол читают тоже по-сербски.

Алтарь в Соборной церкви закрывают две завесы. Одна лёгкая, как в русских храмах, и закрывается-открывается так же, как и у нас, по горизонтали, а другая – тяжёлая, вроде ковра, с иконой каких-то святителей, она не сдвигается в сторону, а поднимается вверх и потом спускается сверху. Эта вторая завеса использовалась на праздники Рождества Богородицы и Крестовоздвижения, а на воскресных Литургиях использовали только лёгкую завесу.

Цвета богослужебных облачений у сербов не такие, как у нас. Если в России на Богородичные праздники облачения голубого цвета, на Крестовоздвижение – фиолетового, а для воскресных дней – жёлтые, то в белградской Соборной церкви во все эти дни облачения были одинаковые – белая ткань и вышитые кресты с фиолетовыми и зеленоватыми контурами.

Купил я сербский молитвослов (изданный Сремской епархией), начал сравнивать с русским. Утреннее молитвенное правило у сербов почти совпадает с нашим (за исключением окончания правила, после десяти основных молитв, оно у сербов более лаконичное), а вот вечернее правило значительно короче нашего; если в русских молитвословах вечернее правило занимает почти столько же страниц, сколько и утреннее, всего на пару-тройку страниц меньше, то в моём сербском молитвослове утренние молитвы соотносятся с вечерними по объёму как 2 к 1; утренние молитвы занимают 20 страниц, а вечерние – 10, ровно в два раза меньше. Также и правило перед Причащением гораздо короче нашего. Сами же молитвы у сербов не на церковно-славянском, как у нас, а на сербском языке.

Вот, к примеру, текст одной и той же молитвы «Отче наш» из русского и сербского молитвословов:

[в русском –] «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и оста-ви нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого»;

[в сербском –] «Очэ наш, койи си на нэбэсима, да сэ свэти имэ Твое, да доджэ царство Твое, да будэ воля Твоя и на зэмли као на нэбу; хлэб наш насушни дай нам данас; и опрости нам дуговэ наша као што и ми опраштамо дужницима свойим; и не увэди нас у искушэне, но избави нас од лукавога» (сербский текст я привёл не на сербском языке, как он напечатан в молитвослове, а в русской транслитерации).

В церковных магазинах очень много книг, переведённых с русского, множество акафистов русским святым. Видел там книги русских святых Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника, Оптинских старцев, Иоанна Кронштадтского, Николая Касаткина, Силуана Афонского, Луки Войно-Ясенецкого, Иоанна Максимовича; а также русских церковных деятелей – Валентина Свенцицкого, Вениамина Федченкова, Аверкия Таушева, Иоанна Мейендофа, Иоанна Крестьянкина, Рафаила Карелина (его было особенно много, в «Патрияршийской продавнице» книги архимандрита Рафаила занимают отдельную полку и ещё на других полках встречаются). Ну, и конечно, «Несвятые святые» архимандрита Тихона Шевкунова там тоже есть и в несравненно лучшем оформлении, чем в русском издании Сретенского монастыря с ужасно безвкусной обложкой. В Сербии, вообще, книги, как церковные, так и светские, оформлены на порядок лучше российских. 

В церковном магазине в Земуне на полке стояло ещё собрание сочинений Ивана Бунина и… шикарно изданный «Улисс» Джеймса Джойса. Каким ветром занесло Джойса в церковный магазин, непонятно.

И во всех церковных магазинах имеются специальные полки с монастырскими продтоварами: там и мёд, и молочные продукты, и ракия, и бренди, и ликёры, и вина, и настойки на травах или на орехах. Видно, что сербские монастыри занимаются, кроме прочего, чем-то осязаемым и общественно полезным. Помню, смотрел на эти монастырские продукты, и мелькнула мысль: если б русские монастыри начали производить крепкие спиртные напитки, то какой вой и визг поднялся бы в обществе, как начали бы всякие мутные типчики с комсомольским рвением причитать о том, что церковники спаивают русский народ, что Церковь – это коммерческая организация и т.д. и т.п. 

И кстати, в сравнении с Россией, сербские монастыри очень малочисленны: пара десятков монахов – это самое большое число монастырских насельников в Сербии. При этом они активно что-то производят.

В одном интернет-блоге мне довелось прочесть рассказ русской туристки, которая посетила сербский монастырь Ковиль, тот самый, что на белградском ракия-фесте 2011 г. был признан лучшим производителем ракии. Моему воображению уже рисовалась картина идиллической жизни в этом монастыре, где монахи за трапезой с видом специалистов дегустируют свою ракию, вдумчиво обсуждая нюансы её послевкусия. Но эта благостная картинка развеялась, когда я прочёл о том, что в монастыре Ковиль не только очень строгая, даже суровая дисциплина, но ещё и сухой закон.

14. МЕЛОЧИ НАПОСЛЕДОК

***В заключение поговорю о некоторых мелочах. 

Сербский язык во многом похож на русский, но не настолько, чтобы русский человек мог читать сербские тексты или понимать устную сербскую речь. Иногда сходство языков оборачивается резким различием значений у одинаковых, казалось бы, слов. 

 

Так, например, сербское «понос» означает «слава», «гордость», «достоинство»; а русское слово «понос» переводится на сербский как «пролив». 

Сербское «вредно» означает «полезно», «вредност» = «ценность» («хартие од вредности» = «ценные бумаги»), а «вредник» = «прилежный, старательный человек».

«Театр» по-сербски звучит как «позориште», сербское «позор» означает «внимание», а «позорница» = «сцена», «арена».

Сербское «штука» означает «щука»; сербское «клен» имеет два значения: «клён» и «голавль»; у сербского «лист» тоже два значения: «лист» и «камбала».

Сербское «брод» означает «корабль», а «труп брода» = «корпус корабля» («труп» = «корпус, туловище, пень, чурбан»), «бродар» = «моряк».

Сербское «видик» означает «горизонт», «кругозор» («он има широк видик» = «у него широкий кругозор»).

Сербское «занос» означает «восторг», «вдохновение».

Сербское «питане» означает «вопрос». Знаменитая белградская кафана «Знак питања» (сочетание букв «ња» читается по-русски как «ня») – это «Знак вопроса».

Многие сербские слова полностью совпадают с русскими, различаясь, разве что, ударениями. У сербов ударение ставится ближе к началу слова и никогда не ставится на последний слог. Поэтому в сербских словах, состоящих из двух слогов, ударение всегда на первом слоге; если слогов больше, то оно может падать на любой слог, кроме последнего 

Например: серб. «гОсподски» = рус. «госпОдский»; серб. «госпОдин» = рус. «господИн»; серб. «госпОштина» = рус. «господА». 

Даже названия русских городов сербы произносят, перенося ударение в начало слова: «МОсква», «ПЕтербург». Из-за этой разницы в ударных слогах одинаковых слов иногда возникает полное взаимонепонимание между сербами и русскими. 

Радуле, директор агентства «Респект», рассказывал историю о том, как один русский турист просил воды, и никто из сербов не мог его понять, потому что он говорил «водА», с ударением на последний слог, а сербы-то произносят «вОда», с ударением на первый. 

Со мной тоже произошёл один забавный случай, когда пришлось немного побиться головой о языковой барьер, правда, не из-за переноса ударения, а по причине ещё более незначительного лингвистического разногласия.

Зашёл я в информационное туристическое агентство на Теразие, в двух шагах от Площади Республики, с намерением кое-что разузнать у тамошних сотрудниц. Читал я в одном интернет-блоге, что в белградских информационных турагентствах (они обозначаются на картах и указателях зелёными квадратами с белой буквой «i») сотрудницы якобы говорят по-русски и всегда готовы помочь русскому туристу. 

Но, оказалось, русским там никто не владел. Увы. Верь после этого нашим блогерам! Впрочем, помочь старались изо всех сил и, вообще, были очень радушны, даже подарили мне карту центральных районов Белграда с указанием туристических достопримечательностей (после того, как я достал свой многостраничный атлас Белграда, а сотрудница информагентства поморщилась на него – дескать, в нём трудно разобраться – и вручила мне свою карту, которая, и впрямь, оказалась понятнее).

Пришлось мне в этом агентстве общаться на ломаном английском. И вот, я задаю вопрос: «I need big music shop. I need compact disks with serbian jazz» («Мне нужен большой музыкальный магазин. Мне нужны компакт-диски с сербским джазом»). Девушка, сотрудница агентства, понимает всё, кроме последнего слова, и уточняет: «Serbian… what?» («Сербский… что?»). Я повторяю: «Serbian JAZZ». Она в недоумении и спрашивает меня, что такое «джаз»? Я думаю: ну, дожили – сербская молодёжь не знает, что такое джаз! Совсем они, что ли, тупые? Пишу в блокноте «jazz» и показываю ей. Она улыбается: «А-а, джЭз!». 

Оказывается, она никак не могла понять слово «джАз», произнесённое через «а», потому что у них произносится через «э». В итоге, выяснив, как различаются произношения слова «jazz» в сербском и русском языках, и какое микроскопическое препятствие только что стояло между нами непреодолимой стеной, мы с ней посмеялись от души.

Отправляясь в Сербию, я даже и не начинал ещё учить сербский язык, а сербских слов и выражений, которые я знал, было меньше, чем можно пересчитать по пальцам. И оказалось, что даже с этим убогим минимумом (плюс моё очень слабое знание английского), можно вполне нормально прожить в Белграде десяток дней. Вот сербские слова и выражения, которые я знал и которыми пользовался (привожу их в русской транслитерации с выделением ударных слогов):

дОбро Ютро (доброе утро);

дОбар дан (добрый день);

дОбро вЕче (добрый вечер);

до виджЕня (до свиданья);

хвАла (спасибо);

рАчун (счёт) – в смысле, счёт, который должен принести официант в ресторане;

кАртица (карточка) – в смысле, банковская карточка, если вы собираетесь по ней расплачиваться, а также «бус плус» карточка для поездок в автобусе.

К примеру, покупая карточку на четыре поездки в автобусе (это когда мы ездили из Стари Града в Земун и нам нужно было купить два билета туда и два обратно), я подошёл к газетному киоску (автобусные карточки в Белграде продаются именно там, в газетных киосках; там же продаются и сим-карты для мобильных телефонов) и в первобытно-дикарском стиле проговорил: «Карта… четыре» и показал для наглядности четыре пальца. Продавщица поняла, чего я хочу, назвала цену, я расплатился, и она протянула мне карточку.

По хорошему, мне следовало сказать: «МОлим вас, бус плус кАртицу и чЕтири вОжне» («Будьте добры [пожалуйста], “бус плус” карточку и четыре поездки»), но я таких тонкостей ещё не знал.

Я, кстати, сдуру подумал было, что киоскёрша должна продать мне четыре карточки, но оказалось, что для любого количества поездок достаточно всего одной; карточка имеет свой электронный счёт, который может быть пополнен на любое количество поездок. Просто потом в автобусе надо приложить карточку к специальному аппарату, а на его табло при этом загораются цифры, и можно выбрать количество пассажиров, за которых платят по этой карточке, нажав на нужную цифру.

Когда в ресторане следовало сказать официанту, чтобы он принёс счёт, я просто произносил одно слово: «Рачун». Хотя опять-таки, по хорошему, следовало выражаться повежливее: «Молим вас, рачун» («Будьте добры [пожалуйста], счёт»). Да простят мне белградцы моё невежливое невежество.

Перед поездкой я читал, что в Сербии, входя в любой магазин или ресторан, принято здороваться с продавцом или официантом, а уходя – прощаться. На практике всё это выглядело и звучало весьма приятно. Куда ни заходишь – говоришь «добар дан», а тебе отвечают «добар дан», иногда прибавляя «изволите» (то же самое, что устаревшее русское «извольте» или «чего изволите»), или местный работник, опережая, говорит тебе «добар дан», а ты отвечаешь взаимным приветствием. А перед уходом обмениваемся взаимным «до видженя». Что удивительно, даже в одном крупном двухэтажном магазине на Теразие стоящие у входа сотрудники раздавали приветы и прощания всем многочисленным посетителям. И всё это у сербов делается легко и непринуждённо, без натужной искусственной вежливости, от души, с искренними улыбками, с настоящим радушием. Очень редко сербские приветствия звучали формально и просто вежливо, очень редко.

Вообще, в Белграде чувствуешь то, чего я не ощущал в русских городах – ни в родном Новороссийске, ни в Краснодаре, ни в Ростове-на-Дону, ни в Анапе, ни в Геленджике, ни в Пятигорске, ни в Москве, ни в Петербурге, – это какой-то общий более светлый эмоциональный фон. В России люди в целом более угрюмые, потухшие и неприветливые, чем в Сербии, словно бы мы, русские, быстрее дряхлеем и ветшаем своей душою или же покрываемся какой-то ментальной копотью. И это не просто «мне так показалось», подобное ощущают и другие русские, посетившие Сербию. Например, тот же Эдуард Лимонов замечает (в той же книге «Смрт», которую я уже цитировал выше): «Сербы вообще проще и лучше русских в простых жизненных ситуациях».

В простых сербских выражениях «добар дан» и «до видженя» куда больше тёплых человеческих чувств, чем в русских «добрый день» и «до свиданья». Теперь, после Белграда, эта самая теплота чувств, озаряющая случайно встретившихся незнакомых людей, у меня прочно ассоциируется именно со звуками сербской, а не русской речи. 

«До свиданья» – нет, это слишком сухо и аморфно, это тебе и сквозь зубы могут процедить таким тоном, который подразумевает «проходи, не задерживай» или, вообще, «пшёл вон»; «до видженя» – вот где действительно живое и тёплое человеческое чувство, которое не выдавишь из себя нарочно, если внутри его нет.

СЕРБИЯ. МОЁ ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Это ссылка на вторую статью В.Чубукова о Сербии.

СЕРБИЯ. МОЁ ТРЕТЬЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Это ссылка на третью статью В.Чубукова о Сербии.

< Предыдущая		Следующая >